Джеймс Кервуд - Черный охотник [авторский сборнник]
— Вовсе не мои джентльмены, — упрекнула его девушка. — Вовсе не мои.
— И от этих лающих псов, — продолжал юноша после недолгого молчания, в продолжение которого он, казалось, продумывал ее слова, — мы переходим к нашему собственному озеру Шамплейн. Вот здесь, где я вырезал французский флаг на верхушке разбитой сосны, находится место, которое индейцы племени минго называют Тикондерога, и тут мы в скором времени начнем строить форт.
— Ты говоришь как человек, все помыслы которого сосредоточены на войне, — сказала Анна. — Почему это «мы будем строить форт», Давид? Зачем тебе вмешиваться во все это? Разве не построят его без тебя солдаты короля?
Тихим, размеренным голосом Давид ответил:
— Наступает время, Анна, когда каждая винтовка Новой Франции нужна будет для того, чтобы преградить путь этим варварам. И это время уже недалеко. Ты не думай, что я делаю лишь догадки. Я знаю, о чем говорю. И такие винтовки, как моя, лучше винтовок солдат, Анна.
— И наши враги могут прийти от этого места, где стоят лающие псы, к озеру Шамплейн, и от озера Шамплейн к реке Ришелье, и потом вниз по Ришелье к… нам?
— Да, и после нас они направятся к Монреалю и к Квебеку и к каждому дому в Новой Франции, — если мы, живущие на реке Ришелье, не сдержим их натиска.
— Ты говоришь с еще большей уверенностью, чем мой отец, — с сомнением в голосе заметила Анна. — Но мой отец говорит только о мире, он верит в мир и в мощь Франции. И точно так же говорят и думают те, которые живут в Квебеке, Давид.
— В лесах мы знаем то, чего не знают у вас в Квебеке, — возразил Давид Рок. — В то время, как ваши джентльмены в Квебеке танцуют, играют в карты и копят богатства, эти лающие псы становятся все озлобленнее, все голоднее. И это не мои слова, Анна. Это слова…
— Чьи?
— …Черного Охотника.
Он медленно и тихо произнес последние слова, точно в них крылась такая тайна, которой даже ветерок не должен был услышать.
У девушки в первое мгновение занялось дыхание в груди, и вместе с тем слегка напряглись все мускулы ее тела, словно она вдруг почувствовала вражду к своему юному другу.
— Он снова был здесь?
— Да. Приблизительно за месяц до того, как ты вернулась из школы в Квебеке, он явился к нам однажды темной ночью. Я спал в это время, и мне снова грезился все тот же страшный сон. Мы провели с ним две недели в лесах, расположенных на юге; мы заходили с ним в самую глубь неприятельской земли, вплоть до свинцовых копей в долине Хуанита. Я сопровождал его даже до форта Вильям-Генри, и сам видел этих лающих псов, о которых говорю. Но так как я был вместе с Черным Охотником, то англичане не видели во мне опасности для себя. И я также видел много свежих красных скальпов, и много скальпов, которые индейцы высушили, натянув их на круглые обручи…
Анна медленно отодвинулась от него. Она слегка побледнела, и в ее глазах появилось то испуганное выражение, над которым Давид не раз смеялся.
— И твоя мать разрешила тебе уйти… без предостережения… не боясь за твою жизнь?..
— Ты забываешь, Анна, что она не боится Черного Охотника, как ты.
Он расхохотался и взял девушку за руку. В продолжение нескольких секунд Анна пристально смотрела на него — так пристально и так пытливо, что с губ Давида исчезла улыбка.
* * *Они долго стояли и молча глядели друг другу в глаза. А потом, когда девушка, казалось, прочла в его глазах все, что ей нужно было знать и что он пытался скрыть от нее, она перевела взгляд на рог и сказала:
— Ты еще не кончил рассказывать мне про рог, Давид. Ты дошел до реки Ришелье и, не правда ли, эта река сливается с рекой Святого Лаврентия? В таком случае на этих скалах должен быть расположен Квебек, правда? А на том острове — Монреаль, а там на севере, наверное, расположены земли Верхней Канады. Но я вижу здесь много такого, чего не понимаю. Вот здесь, например, нечто вроде алтаря, возле которого стоят две фигуры, словно ангелочки, а неподалеку сидит какое-то жалкое существо с удочкой в руке.
— В этом леске, — торжественным голосом ответил Давид Рок, — стоит большой дом; это замок Сен-Дени. Этот ангелочек — ты сама, а то жалкое существо, которое сидит с удочкой, — это я, Анна.
— Скажи, пожалуйста, Давид, что мне сейчас делать: плакать или смеяться? И почему у этого ангелочка такие изумительные волосы?
— Более красивых волос, чем у тебя, никогда не было на свете, Анна!
— Даже у твоей матери?
— Моя мать была прекрасна, Анна, и Черный Охотник предложил мне изобразить ее вот здесь, возле того, что ты называешь алтарем.
— Черный Охотник! — воскликнула девушка. — Он посоветовал тебе? И он знал, что ты для меня делаешь этот рог?
— Он помогал мне разработать план рисунка, когда мы вместе с ним бродили в лесах на юге.
Девушка в это время медленно перевернула рог и стала разглядывать остальную часть панорамы, вырезанной молодым художником.
— Вот это — Скрытый Город, — сказал юноша, становясь лицом к юго-западу. — Он находится далеко отсюда, и ни один белый не знает в точности — где, ни один, за исключением Черного Охотника. Город расположен в том месте, где индейцы племени сенека когда-то захватили белых пленных, еще задолго до того, как мы родились. Они не стали убивать этих пленных, намереваясь сделать их частью племени. Там большей частью женщины и дети, как говорит Черный Охотник, и, наверное, их несколько сотен. Когда-нибудь я отправлюсь взглянуть на них. В обществе Черного Охотника мне не будет грозить опасность.
Девушка снова подошла и крепко прижалась к нему.
— Я до конца дней своих буду хранить и любить этот рог, Давид. Посмотри на закат солнца! Какой багровый — краснее крови! — Она слегка вздрогнула. — Становится немного прохладно, а у меня даже теплого платка с собой нет. Пойдем домой, Давид.
Юноша повернулся и повел ее по крутой тропинке, которая в скором времени привела их к ровному плато, поросшему гигантскими дубами. Сперва юноша шел позади девушки, отставая лишь на один шаг, но только тропинка сделалась шире, он обогнал ее и пошел впереди, держа наготове длинную винтовку. Глаза его оглядывали каждый кустик, уши насторожились, и ни один звук не мог бы миновать его слуха.
Анна шла позади него и тоже смотрела по сторонам, прислушиваясь ко всем звукам. В глазах ее светилась ласка. Она любила смотреть на Давида, когда он вот так шел впереди. Его ноги в мокасинах производили меньше шума, чем падающая листва, а юношеское тело могло бы поспорить гибкостью с пантерой.
Однажды ее отец как-то рассердился на него и назвал его молодой пантерой, молодым зверем, который растет в лесу и станет со временем большим зверем, ни к чему не пригодным, кроме жизни в лесах! А она гордилась этим. Она невероятно гордилась своим Давидом! За последний год с ним произошла огромная перемена. Он уж не был теперь ни прежним мальчиком, ни товарищем по играм; он также не был только юношей, которого она любила с присущей ей преданностью. Теперь он минутами был для нее — и как раз вот в такие минуты, как сейчас, — мужчиной. Мужчиной, внушавшим ей более глубокое чувство, чем та любовь, которую она питала к нему с самого детства. Мужчиной, который немного пугал ее и который заставлял ее сердце биться сейчас совсем по-иному.
